О К.Васильеве

О Константине Васильеве
КОНСТАНТИН ВАСИЛЬЕВ (1942 – 1976) Протяженностью в 34 года – жизнь, непосредственно прожитая художником, наполненная творческими муками и радостью открытий. Жизнь аскета, подчинившего всего себя поиску глубинных истоков своей Родины. Вторую, самостоятельную жизнь, длиною уже в сорок лет, получили карты живописца, побывавшие за это время практически во всех крупных городах нашей страны и навсегда вошедшие в сознание и сердца людей. Самую высокую оценку зрителей получило его творчество. 
Вот некоторые отзывы: «Сколько в картинах К. Васильева поэзии, любви к природе, изумительной музыкальности, и с каким чудесным живописным мастерством он умел все это выразить! Я совершенно очарован творчество этого большого, истинного художника!» ( Н. Бенуа) «Константин Васильев – это Россия! Во всей своей простоте, непонятности и величии. Он уже давно стал неотъемлемой составляющей нашей истории, нашей духовной жизни, как земля, как вода, как воздух. Как Пушкин. Как Рахманинов. Он есть – и все! Его уже просто не может быть!» (М. Ножкин, народный артист России)
Поразительно, но в это же время Васильев создает целую галерею портретов композиторов. В них художник открывается зрителю как одаренный график. Несколько смелых, точных, одному художнику ведомых линий – и оживает Лист, Шостакович, Римский-Корсаков, в страстном творческом порыве запечатлен Моцарт, по сути это уже не просто передача внешнего облика того или иного композитора, а словно застывший характерный фрагмент самой их музыки, ее слепок. 
Взаимопроникновение стилей долго преследует Васильева, пока он не возвращается к нашей народной литературе: сказкам, легендам, преданиям. Так рождается цикл картин «Русь Былинная», представленная в полном объеме на выставке. Константин до последних дней жизни работал с упоением над своей ключевой, былинной темой. Он обратился к народной образности не только потому, что здесь свое, национальное наследие, но прежде всего потому, что в ней действительно сокрыты бездны нетленной красоты, величия духа, непреходящей мудрости. 
Васильев ясно представлял, что древние эпические сказания чужды личного произвола, что они не являлись собственностью поэтов, а создавались гением целого народа. Оказывается, опыт поколений не исчезает. Все лучшее, главное, спрессовывается в емкие понятия, чувства, и сохраняется в символах, которые передаются новому поколению через культуру: сказки, стихи, народные песни и музыку. Углубившись в исследование былинного эпоса, Васильев открыл для себя поразительные вещи, узнал, к примеру, что древнерусские дружинные певцы поддерживали тесные связи с певцами и поэтами Западной Европы, в особенности со скандинавскими скальдами. 
Предположив на этом основании, что существовало какое-то проникновение культур, художник занялся в дальнейшем изучением скандинавского эпоса. Он создал целый цикл картин, посвященных скандинавской и древнегерманской истории. Полотна этой серии, выполненные маслом, и графические работы «Кольцо Нибелунга» также представлены на выставке. 
Как художник профессионал, Васильев в течение всей творческой жизни с большей или меньшей активностью писал пейзажи. Но в определенный момент, потребовал от себя качественного нового подхода к этому жанру. Его уже не могли устроить холодные отпечатки пусть даже самых красивых и таинственных уголков природы. Он искал что-то духовное, высматривал не просто пейзаж, живописный сам по себе, а непременно какую-то мысль, идею. Лучшими в этой серии полотен можно назвать «Лесную готику», «Осень», «Лесную сказку». Эти картины, представленные на выставке, неизменно будут притягивать к себе особое внимание зрителей. 
Возможно, через особое восприятие природы, ее гармонии в сознании художника вспыхнула, и окончательно сформировалось ясная, четкая мысль: «Внутреннюю силу всего живого», силу духа- вот что должен выражать художник. Первым полотном в этом ряду стала картина «Северный орел». В ней мысль художника сумела, поднявшись над обычным житейским фактом, прикоснуться к стихии народного мифотворчества. Поистине немного художников способно на реалистическую живопись так, чтобы неподготовленный зритель не сомневался и не иронизировал у картин по разным поводам, а просто отдавался красоте, сильному впечатлению. «Северный орел» стал переломной работой художника после мучительного сложного искания своего стиля в искусстве. Строго говоря, эту работу нельзя реалистическим полотном, а скорее новым направлением живописи. Охарактеризовать его можно как одушевленное соединение мифотворчества и символизма.
Создав это полотно в 1969 году, Константин оставшиеся ему 7 лет жизни посвятил этому направлению. Из-под его кисти вышли такие шедевры как «Ожидание», «Нечаянная встреча», «Жница», и многие другие полотна, представленные на выставке.Последней картиной этой серии и в его жизни стала работа «Человек с филином». Живописец закончил это полотно за 10 дней до гибели. И оно стало его символическим завещанием. Созданный художником образ могучего старца,несомненно пророческий. В нем раскрывается великое будущее нашей страны, которая словно Феникс из пепла, возродится и достигнет космических высот. Ради достижения этой великой цели художник приносит на алтарь Отечества все свое творчество. Его псевдоним -  Константин Великоросс начертан на свитке, сгорающем у ног старца. 
 О Константине Васильеве писать непросто. Получивший признание миллионов зрителей, о чем свидетельствуют очереди на его выставки, где бы они ни проводились — в Москве или маленьком провинциальном городке, — он тем не менее не получил признания в среде своих коллег-художников. Его искусство вызывает яростные споры. С одной стороны — безоговорочная любовь, с другой — полное неприятие. 
Но это ли не свидетельство того, что как художник Васильев свою задачу выполнил: его картины воздействуют на зрителя, будоражат чувства и будят мысль. Не об этом ли говорят и письма посетителей выставок:«В нашем обществе не просто низкий уровень культуры, а, я бы сказал, засилье пошлости. Посмотрите: залы прекрасных музеев пустуют, по ним ходят одни иностранцы или экскурсионные группы. А вот если устраиваются выставки Ильи Глазунова, Александра Шилова или Константина Васильева — тут прямо паломничество. Вот уж поистине — Бог любит троицу. Беда, когда люди принимают за красоту красивость и пошловатую смазливость. И. Лесных, г. Пушкино Московской области».«Васильев принадлежит России, произведения его необходимо сохранить, не надо ждать, пока его признают на Западе. Его картины, завораживают, показывают Русь с той стороны, с которой ее еще никто из художников не показывал. Не слащавость, а восторг и удивление перед красотой земли русской, совершенно непривычный за последние 70 лет взгляд на Историю Руси: не все стон да плач, а светлое, поэтическое начало. Т. Алексеева, Москва».
Мнения этих людей, собранные журналистом Наталией Колесниковой, достаточно полно отражают всю суть полемики, постоянно идущей в нашей прессе о феномене Васильева. Критики пытаются убедить зрителей, что у них дурной вкус и мало культуры, зрители же говорят критикам, что у них, кроме разговоров о колорите, композиции, перспективе и т. д., за душой ничего нет, что они разучились видеть произведения.Константин Васильев проложил в искусстве не новую стезю. Просто она, эта стезя, долгое время зарастала сорной травой, и не было на ней ни пешего, ни конного. Мы знаем, что обращение к русской истории, существовавшей до 1917 года, не приветствовалось в советском искусстве и литературе. Более того, обращение к таким темам считалось крамольным. 
Историческая тема в русской живописи закончилась на классиках — Васнецове, Нестерове, Корине. А затем в течение долгого времени — полная пустота. Сам жанр исторической, отечественной, патриотической картины как бы исчез, растворился в дымке веков. Никто не дерзал написать такую картину для официальной выставки, а если и дерзал, то ее не выставляли.Заслуга Васильева в том, что он попытался закрыть эту брешь, эту пустоту своими силами. И его искания оказались удивительно созвучны сокровенным размышлениям его сограждан. Первые выставки Васильева в Москве и Подмосковье носили характер откровений, открытий, сенсаций — мы возвращались к себе, к былинным истокам, к Древней Руси, к недавней России. На его -картинах ожили герои русских сказок и былин — разные чудо-богатыри и девицы-красавицы. После скучных официозных выставок, не дающих ничего ни уму, ни сердцу, зритель потянулся к простым, безыскусным картинам Васильева. Людям хотелось красоты, и он им ее показал. Людям захотелось вспомнить, что была когда-то Россия со своей историей и героикой, самобытной красотой и культурой, которую вытравляли долго, да не вытравили — хоть в крохах, да осталось. И Константин Васильев дал пищу для этих воспоминаний, он разбудил их. И, надо сказать, было что будить. Не в пример столичным знаменитостям, делающим имя на подобной тематике, он создавал картины по зову сердца, искренне и честно, во всю меру отпущенного ему таланта. 
В его творчестве ощутимо духовное одиночество — жил и творил он далеко от столицы, в небольшом поселке под Казанью, не имел, так сказать, вокруг себя культурной среды. И в то же время — очевидно его стремление приобщиться к огромному океану не только русской, но и мировой культуры — через книги, через музыку. Не случайно поэтому и родилась знаменитая серия графических работ художника — портреты композиторов. Не случайно вообще полотна К. Васильева музыкальны: линиями, цвет ом,колорит ом. В них есть мелодия, мелодия же — основа музыки, без мелодии звуки становятся шумом. 
Но главная мелодия, звучащая и в жизни, и в работах художника, — его любовь к России. Именно эта любовь магнитна для нас, именно она заставляла людей часами ждать саидания с собою, дорожить купленными репродукциями.Без любви мы ничто, без любви наша жизнь становится сроком пребывания на земле. 
И картины Васильева были не просто притягательны любовью, они были аккумуляторны, заряжали добротой. Они не заставляли себя понимать, то есть не отнимали у нас нервных и душевных сил на разгадывание, они нас наполняли светом.Какие же доказательства в защиту художника нужны? И когда иные говорят о недостатках К. Васильева, когда ревнивые собратья по кисти упрекают его в каких-то профессиональных недочетах и даже чуть ли не в спекуляциях на тематике, хочется сказать: «Но вам-то кто запрещает творить на подобные темы? И если вы так все понимаете, так высокопрофессиональны, напишите на те же темы, напишите лучше — кто запрещает? И разве мы все не будем вам благодарны за это?»  Но вот в том-то и штука, что ругать Васильева могут, а такой любви к Отечеству, как у него, не имеют. Как обидно и больно, что Константин Васильев ушел из жизни столь рано, не достигнув вершин в своем развитии! Кто знает, по каким бы путям пошел он, не случись этой трагической нелепой смерти...
К пониманию творчества каждого художника нужно найти свой ключ: помочь отыскать его в силах лишь тот человек, который открыл для себя этого художника, проникнув и поняв его внутренний мир. Таким человеком и написана эта книга. Анатолий Доронин — не только первый биограф и исследователь творчества художника, он немало сделал для собирания и сохранения его наследия. 
Константин Великоросс! Неси свет радости своей во внешний мир, и он преобразится... 
Древняя мудрость.  С трудом верится, что уже более десятилетия прошло с того дня, когда несколько энтузиастов, потрясенных однажды картинами трагически погибшего художника Константина Васильева, начали на свой страх и риск выставлять его произведения в случайных малоприспособленных для этих целей помещениях. Не было никакой рекламы и афиш. А просто открывалась выставка, проходил день, другой, и зрители, случайно попав на нее, тут же сообщали о своем нечаянном открытии друзьям. Те, в свою очередь, спешили поделиться впечатлениями еще с кем-то. И росла молва об удивительном художнике. От выставки к выставке увеличивалось число страстных его поклонников. И уже к зиме 1980 года Москва гудела на все лады, перебирая названия картин Константина Васильева.Мнения зрителей сразу же полярно разделились: большинство восторгалось им, другие же активно не принимали. Но безразличных не было.Неприятели творчества художника запускали в оборот выражения: «слащавость», «красивость», «искусство для толпы». Поклонники наслаждались красотой, поражались философской глубиной картин, пониманием художника души народной.Именно тогда и удалось впервые развернуть экспозицию картин Васильева в выставочном зале на Малой Грузинской улице.
От записей посетителей выставок распухали книги отзывов: «В картинах много правды, они очищают душу. Их должна видеть вся Россия!»; «Выставка — это необыкновенная сказка наяву. Нет сил оторваться от картин. Это наслаждение великим»; «Пусть я ошибаюсь, но не могу сравнить эти картины даже с нашими известными классиками живописи. Это совсем другое, но очень родное, близкое и в то же время непостижимо высокое...»; «Как велика все-таки сила искусства. Действительно! Посмотрел, и умереть не жалко. Просто нет слов, это, наверное, самое сильное впечатление от искусства на всю жизнь»; «...посмотрела — и как искупалась в источнике живой воды...»; «Раскрыл или усугубил К. Васильев загадку русского характера?! 
Низкий поклон ему за то, что свой ясновидящий талант он посвятил поискам ответа на этот вечный вопрос».Выставки в столице продолжались с нарастающим успехом. Москва была окончательно завоевана художником. И в конце 1988 года Клуб любителей живописи Константина Васильева, созданный при Московском городском отделении ВООПИиК и взявший на себя всю ответственность за пропаганду творческого наследия художника, впервые за много лет рискнул показать полотна К. Васильева в других городах страны. Первым, конечно, был Ленинград. Перед открытием выставки там было много волнений: как примут нового для себя художника ленинградцы, живущие в средоточии памятников культуры, вблизи Русского музея, Эрмитажа?
Непростое испытание картины Васильева выдержали с блеском. Три месяца продолжалась выставка, и все это время тысячи людей отстаивали многочасовые очереди, чтобы увидеть полотна художника. И снова занестрели с удивительным постоянством записи в книгах отзывов: «Прихожу на выставку третий раз. Возможно, приду четвертый и пятый. И каждый раз картины задевают за живое, сокровенное...»; «Любить свою Родину — значит знать ее. Прекрасный художник... всем сердцем выразил свою любовь к России, вложил в картины не только титанический труд, но и массу душевных чувств и любви. Это настоящее искусство... Картины напоминают, что историю на Руси забывать нельзя»; «Духовная энергия, исходящая от картин Васильева, перетекает за рамки этих картин и влечет глубиной художественно-поэтического образа.
 Картины возрождают попранную веру в неизбывную силу русского духа, вселяют надежду на возрождение и продолжение лучших традиций русского изобразительного искусства».  Чем же поражают зрителей полотна Константина Васильева, какая философская глубина таится в них?Давайте вместе заглянем на одну из выставок художника и послушаем, о чем же говорят посетители.На самом виду два журналиста — пожилой, сухощавый, но очень энергичный, и средних лет, молчаливый, мягкий, неторопливый — обсуждают каждую работу не более минуты, но так тщательно, как будто передают сообщение для печати: «Посмотрите на картину «Свияжск», ветер дует, чувствуете? Дышит влага от реки. Девушка наперекор - всему движется к заветной цели. А теперь взгляните на «Лесную готику». Вот лес, в котором мы часто бывали, который нам знаком и соснами большими, и порослью, и травами, и освещением. Что солнце освещает? Что-то непонятно-зеленое? Нет, смотрите на картину с расстояния пяти сантиметров или отойдите на пять метров, и вы увидите, что это настоящая трава и настоящая кора самых естественных оттенков и что свет на поляне действительно светит. Это солнечный свет, а не формалистический трюк или плод нашего усилия. А вот самое натуральное коромысло и самая настоящая богатая шаль узорчатая, и парень приник в девке с таким выражением лица, что и мы ради нее готовы все забыть».  У следующей картины они задержались: «Смотрите, какой взгляд. Вы его чувствуете? Я его чувствую как укор. И филин — это же целая проблема. Вы посмотрите, какая в нем ясность-таинственность. Свеча в руке светит, и огонь под ногами, вы посмотрите, огонь ведь по-настоящему горит!»
В заключение, охватив взглядом всю выставку, пожилой журналист категорически заявил своему спутнику: «Вот она — правда. Она свое взяла. Все говорили — не надо, мол, особенно реализмом увлекаться, можно скрашивать, приукрашивать, преломлять. А на самом деле все эти разговоры — попытка уйти от добросовестного труда. Вот он — реализм в самом моментальном его узнавании. Вот она — честность... Знаете, я спрашивал у искусствоведов, живущих в Париже, какой стиль сейчас самый модный? И вдруг неожиданно для себя услышал, сразу без всяких размышлений: «Реализм». — «Как реализм? Неужели в 80-е годы самое острое и щекотливое есть реализм?» — «Да», — был быстрый хладнокровный ответ, и парижане как бы удивлялись моему непониманию. Я не отступался: «И как же у вас получается этот реализм?» — «Плохо получается, с большим трудом». — «Почему?» — «Потому что реализм был утерян у нас в начале века, а сейчас за несколько лет ничего не восстановишь!»...
Былинный витязь и русская красавица, суровый и далекий мир скандинавских саг и знакомые лица, реальные пейзажи. И над всем этим рождается странное чувство: узнавание-неузнавание. Кажется, еще одно усилие, еще один миг — и вспомнится, где и когда уже видел это. Нет, не на другом полотне — в жизни! Где? Когда? И как избавление — вдруг пришедшее понимание: все это теплилось, складывалось в неясные образы и картины в душе нашей, а художник сумел угадать это самое сокровенное, понять и выразить в красках, одухотворить то, о чем мы сами только догадывались, о чем только мечтали. Оттого, наверное, и щемит в груди при взгляде на творения мастера, и рвется вдруг дыхание, а к горлу подкатывает ком...В трепетном напряжении замерли люди у картин. 
Медленно, очень медленно идут по залу зрители, с трудом отрываясь от очередного полотна. И удивительно, что вся эта неуправляемая сила, подчиняясь каким-то своим внутренним законам, обтекает, оставляет неприкосновенной хрупкую девушку, застывшую у картины «Ожидание». Девушка ничего не слышит. Прижав руки к груди, она неотрывно смотрит на картину и... видит себя. На холсте, по ту сторону заиндевевшего окна, поросшего ледяными узорами, стояла она... она сама! Русоволосая, бледная, с горящей свечой в тонких пальцах. И это в ее собственных глазах застыло ожидание, предчувствие... 
Неизменное для русских женщин на протяжении многих веков ожидание счастливого мгновения и одновременно готовность принять на себя чужую боль, разделить ее с несчастными стали близкими нашей современнице... Какая-то незримая нить соединила двух столь далеко отстоящих одна от другой, но чем-то неразрывно близких славянских девушек.Удивительная закономерность проявляется на всех выставках Константина Васильева. Зрителей сначала поражает красота картин, потом что-то тревожит душу и пробуждает работу мысли. Историческая, а быть может, генетическая намять оживает в сознании людей и, разбудив воображение, заставляет обращаться к полотнам снова и снова в поисках ответа на сокровенные вопросы жизни.Константина Васильева, вполне осознанно взявшего себе псевдоним Константин Великоросс, действительно волновали большие философские и общечеловеческие проблемы. Скажем, беспокоил вопрос, какая вселенская сила веками хранит в природе, в людях, в их помыслах и делах все необходимое для существования того или иного народа — славянского, например. А какие силы увлекают за собой другие народы, живущие своими непреложными законами?
Докопаться до истоков древних славян, их культуры представлялось Васильеву задачей крайне увлекательной. Ведь за века, пока боги землепашцев сменились богами великих религий, славяне многое невосполнимо утратили из наследия далеких предков. Утеряли вкус к культу жизни, радости и света. В сознании нынешних славян уже стерся притягательный образ божества землепашцев Велеса — Бога плодородия и урожая, некогда являвшего собой дух усопших предков, дух подземного мира и одновременно считавшегося божеством неба и земли.В народных преданиях Велес не выглядел суровым судьей. А, напротив, вместе с живущими и ушедшими из жизни он входил в один род, представлял один народ. Забирая усопшего с собой в мир иной, Велес являл его обратно из земли в виде трав и колосьев нового урожая. Он же пробуждал землю весной, согревая ее своим теплом. Такой трогательный поэтический образ божества древние славяне пронесли сквозь тысячелетия. Боги предков застыли в орнаментах и узорах в дереве и ручной вышивке, память о них сохранилась в сказках и напевах, они живы, пока жив сам народ. Здесь же, по-видимому, таится и код к постижению духа самого народа. 
Понимая, что в человеческой индивидуальности своеобразно преломляются все семейные и родовые традиции, навыки, Васильев черпал необходимые познания не только в книгах, но и в фольклоре, в народных преданиях, служивших ему отправной точкой для полета художественного воображения и творческой интуиции.
В каждой национальной культуре всегда есть кровная связь с народными преданиями. Художник считал, что они-то и являются тем магическим кристаллом, который подобно камертону настраивает человеческую душу на определенное звучание. Но даже когда обрывается связь с этими преданиями, а традиции не поспевают за бегом времени, все равно в каждом отдельном человеке продолжают жить отзвуки памяти, настроенной на волну своей Родины. И едва прорвется где-то мощный аккорд родственных звуков, идущих из глубины веков, как встрепенется настроенная на их прием душа, радостно забьется сердце... Все существо человеческое тянется к корням своим и томится, находясь в вечном ожидании этих встреч как с чем-то самым дорогим и высоким. И с этим, видно, ничего не поделаешь, это как тот росточек, что неизменно стремится к солнцу, пробиваясь сквозь любые наслоения грунта, сквозь асфальт и бетон.
Художник своими картинами делает мощный прорыв в прошлое и, обращаясь к нашей памяти, рисует ей такие яркие и конкретные образы, что не может не пробудить сильных чувств, отзвука того далекого, но реального, о котором, проживя жизнь, мы можем даже и не подозревать. Но оно есть, оно заложено в нас. 
Поэтому, наверно, и подкатывают слезы радости у юной девушки, мечтающей об искренней чистой любви, что здесь, у картины «Ожидание», в образе русской красавицы усмотрела она все лучшее, что хранила в тайниках своих возвышенных чувств. Значит, кто-то, какой-то незнакомый человек, художник, все-таки понял ее, узнал о ее помыслах, о силе ее нерастраченных чувств. Значит, напрасно стеснялась она, отмахиваясь как от наваждения, переполнявших ее, порой необъяснимых звуков радости...
Пробужденные сильными чувствами, под натиском эмоций зрители творчески выражали свое понимание картин, оставляя в книгах отзывов не только трогательные, щемящие душу записи, но и стихи, подобные этому и принадлежащие неизвестному автору:
ОЖИДАНИЕ
Горит свеча у мерзлого окна,
Протаяли узоры ледяные.
А девушка одна, совсем одна
Во всей избе, а может, и в России...
Пусть близко где-то и отец, и мать.
 Да им о сокровенном не расскажешь. 
На сердце одиночества печать, 
Ничем ее не сломишь, не развяжешь.
Свеча мерцает в девичьей руке, 
Тревога сердце нежное волнует,
А милый лада где-то вдалеке 
Работает, а может, и воюет. 
А может, он с соседнего двора,
 Но что-то встрече гаданой мешает. 
Назначенная минула пора, 
И девушка томится и вздыхает.У девушки волнистая коса. 
Ну где найдешь пышнее и красивей?
И где найдешь прекраснее глаза — 
Глубокие, как небо над Россией...
Творчество художника не вмещается в рамки созданных им картин. Оно много шире: Васильев создал мир мучительно и неуловимо знакомый, будто озарением художника вернулась нам память пращуров наших. Странно и чудесно зритель вдруг увидел себя в новом измерении — от седой древности до наших дней — вечность коснулась сердец наших, и «стало видно далеко — во все концы света...». Самые недоступные струны человеческих душ тронул Васильев. Люди открыли для себя художника и одновременно утратили покой, получив взамен массу волнующих их вопросов: кто он, почему вдруг появился, как стал самим собой?.. 
Из книги Анатолия Доронина "Руси волшебная палитра"